Интеллектуальный хоррор Томаса Лиготти
Интервью Томаса Лиготти для The Damned Interviews
Томас Лиготти — американский писатель в жанрах литературы мистического ужаса и хоррора. Washington Post назвала его «самой большой загадкой современной литературы ужасов». Критики часто применяют к творчеству Лиготти определения «интеллектуальный хоррор», «литературный хоррор» и «философский хоррор».
Писательскую деятельность Лиготти начал в 1980-х, публикуя свои рассказы в небольших фэнзинах и журналах. Первоначально он избегал контактов с прессой и тщательно скрывал всю информацию о себе, что спровоцировало слухи о том, что имя «Томас Лиготти» — псевдоним другого автора, возможно, известного. Позже Лиготти развеял эти слухи. Его последние изданные сборники — «Teatro Grottesco» и «Моя работа еще не сделана», последняя книга «Заговор против рода человеческого» — документальное исследование пересечений философии пессимизма и литературы сверхъестественного. Fox Atomic Comics издали две графические новеллы под общим названием «Фабрика Кошмаров», которые основаны на его рассказах Лиготти.
По собственному признанию писателя, он с 17-летнего возраста страдает паническими атаками и фобиями, а также приступами депрессии, что нашло отражение в его творчестве. Среди авторов, оказавших на него влияние, Лиготти называет Владимира Набокова, Эдгара По, Уильяма Берроуза, Эмиля Чорана, Бруно Шульца и многих других. Критики неоднократно отмечали также влияние на творчество и мировосприятие Лиготти таких писателей, как Франц Кафка, Говард Лавкрафт и Хорхе Луис Борхес.
Читать Лиготти онлайн: royallib.com/author/tomas_ligotti.html
***
Перевод интервью Томаса Лиготти для The Damned Interviews
Представляю всем интересующимся творчеством Тома Лиготти и прочим любителям литературы ужасов интересное интервью, в котором Томас рассуждает о своем мрачном мировосприятии, успехах на литературном поприще и о многих других любопытных вещах.
Вопрос: Вы всегда отличались любовью к литературе?
Ответ: Не сказал бы. В младших классах я терпеть не мог читать и всячески избегал чтения. Если кто-то дарил мне книгу на Рождество или на день моего рождения, я испытывал разочарование. Ребенком я фанател от спорта. Я был пацаном, всегда готовым пофизкультурить. В частности, я обожал кикбол и доджбол.
Позже я увлекся игрой на гитаре, и моим миром стала рок-музыка. Затем я начал употреблять наркотики и торчал так часто, как только мог. В 17 лет у меня произошел эмоциональный срыв в форме тревожно-панического расстройства. Это было что-то наследственное. Только тогда, когда я превратился в домоседа-агорафоба, я начал читать. Мне просто было нечего больше делать. Именно тогда у меня возник интерес к книгам и литературе, но еще несколько лет после этого я не испытывал никакой тяги к писательству. Я не был таким скороспелым, как некоторые из тех, чья жизнь была абсолютным хаосом. Я метался от одного к другому, чтобы спастись от скуки и депрессии. Мне не хватит целого интервью для описания всех забавных этапов моего существования. К примеру, я был религиозным фанатиком, когда посещал католическую школу. В течение дня я по сто раз молился и у меня были кошмарные сны про мое нисхождение в ад. Даже сейчас мой страх перед адом может вернуться во время приступа паники, который заставляет проявляться специфические и абсурдные страхи. В целом моя жизнь абсолютно бессмысленна. Тем не менее, я считаю себя крайне разумным человеком. Скорее всего, потому, что мне пришлось противостоять многим иррациональным силам, грозившим уничтожить меня в любой момент, мне было необходимо самому придумывать смысл, чтобы дать им отпор.
Вопрос: Расскажите о своем самом первом рассказе.
Ответ: Пожалуй, это был рассказ, который я написал в начальной школе и который вряд ли может вызвать сейчас интерес. Скажу только, что это был фантастический рассказ об ожившей стирательной резинке. Позднее я написал кучу рассказов, которые забраковал, ища направление, в котором я хотел бы проявить себя как писатель. Первый рассказ ужасов, который я сохранил и предал печати, был "Последний пир арлекина". Я написал его во время периода восстановления после годовой депрессии в семидесятых. Рассказчик там — депрессивный социолог, который изучает антинаталический культ, существующий в маленьком городке на Среднем западе. Каждые несколько лет они проводят церемонию, во время которой "поглощают" женщину, которая выступает как символ плодородия. Они презирают жизнь и поют хвалу "нерожденным в раю". В своей последней книге "Заговор против рода человеческого" я также освещаю философию антинатализма, так что мое писательство прошло полный круг.
Вопрос: Как вы относитесь к тому, что Washington Post назвала вас лучшей загадкой современной литературы ужасов?
Ответ: Это было написано около 20-ти лет назад. Я не уверен, что это все еще так, хотя это зависит от того, кого об этом спросить.
Вопрос: В начале вашей карьеры ваша личность была окружена неким ореолом тайны. Как вы думаете, почему? Находите ли вы раздражающими все спекуляции по данному поводу?
Ответ: То, о чем вы говорите, было мистификацией, затеянной моим другом и сценаристом-соавтором по имени Брендон Тренц. Мы оба были весьма удивлены, когда все это распространилось в определенных кругах. Другие с самого начала знали, что это неправда. Томас Лиготтти это мое настоящее имя. И я не мусульманин.
Вопрос: Вас не раздражает, что некоторые люди считают вас нигилистом?
Ответ: Я бы назвал себя пессимистом.
Одно время я думал, что называть меня нигилистом просто некорректно, так как словарное определение нигилизма применимо ко мне лишь в немногих аспектах. Термин "нигилист" более применим к кому-то вроде Ницше, с которым меня совсем ничего не связывает. Ницше также считал себя в некотором роде пессимистом, но после того, как он прекратил восхищаться Шопенгауэром, он пересмотрел значение термина так, что в нем не осталось ничего от первоначального значения. На сегодняшний день я не имею ничего против того, чтобы меня называли нигилистом, потому что люди обычно подразумевают под этим словом кого-то, чья позиция является анти-жизненной. Это определение подходит мне просто прекрасно, во всяком случае, в принципе. В практическом плане я разделяю всевозможные виды ценностей, не соответствующих нигилизму. К примеру, политически я определяю себя как социалиста. Я хочу, чтобы каждый чувствовал себя настолько комфортно, насколько это возможно, ожидая смерти. К несчастью, большая часть Западной цивилизации состоит из капиталистов, которых я расцениваю как настоящих варваров. Пока нам приходится жить в этом мире, что может быть более разумным, чем желать себе и другим страдать как можно меньше. Такого никогда не будет, потому что слишком многие люди являются настоящими дикарями. Они жестоки и бесчеловечны.
Вопрос: Вы говорили, что страдаете от хронической депрессии и тревожно-панического расстройства большую часть своей жизни. Если вы не возражаете, я хотел бы спросить — какую роль это несчастье сыграло в выборе вами карьеры?
Ответ: Существуют люди, которые по разным причинам предпочитают собственную компанию всем остальным. Если вы действительно серьезно относитесь к поиску духовного спасения, мирской шум — фатальный отвлекающий фактор для вас. Позволить вашим мыслям и поведению быть продиктованными обществом, в котором вам приходится жить — непреодолимое препятствие для изучения того, что значит быть живым и что вы с этим собираетесь делать. Но ни эти цели, ни множество других, почти ничего не значат для среднего смертного.
Очень легко понять людей, которые желают получать тепло и поддержку от окружающих, даже если это лишь идеал и окружающие точно так же могут превратить вашу жизнь в ад на земле вместо того, чтобы сделать ее сносной или тем более радостной. Все же, затворничество — это не безусловно оптимальный образ жизни. И я предполагаю, что большинство людей, которые являются затворниками, не выбирали быть ими. Я знаю, что я не выбирал. Я просто попытался наилучшим образом распорядиться своими жизненными обстоятельствами. Должен сказать, однако, что еще до того, как мое существование стало отшельническим, я начал чувствовать, что время, проводимое с другими, это помеха тому, что я хотел делать, стать лучшим хоррор-писателем. Конечно же, некоторые писатели не могут не контактировать с людьми, так как это принципиально важно для предмета их работы. В какой-то момент, тем не менее, им приходится стать затворниками, чтобы завершить работу.
Вопрос: Вам понравилось работать с Current 93? Вы не находите, что музыка — это утешение в наше время?
Ответ: Единственное, что связывает меня с Current 93 — это знакомство c Дэвидом Тибетом, вокалистом и автором текстов группы, а также самым большим эрудитом, какого я когда-либо встречал. Однажды я получил от него письмо, в котором он писал, что заметил сходство между его работой и моей. Впоследствии, у нас было несколько телефонных разговоров и, в итоге, Дэвид привлек меня к работе над несколькими проектами, в которых были задействованы мои тексты. Это были "This Degenerate Little Town", "I Have a Special Plan for This World" и "In a Foreign Town, In a Foreign Land". Кроме того, дома я записал на CD несколько текстов под общим названием "The unholy city" для издательства/звукозаписывающей компании Тибета DURTRO. Это прилагалось в качестве своеобразного бонуса при покупке изданного DURTRO сценария под названием "Cramp", который я написал совместно с Брендоном Тренцем.
Что касается музыки как утешения в наше время, то я уверен, что это для тех людей, которые недостаточно подавлены и могут наслаждаться ею.Но музыка не сравнится с употреблением алкоголя или наркотиков, которые непосредственно влияют на эмоциональное состояние, в отличие от музыки, которая воздействует через слух и никогда не может предоставить побег. Как и литература, музыка это всего-лишь безобидная форма забвения мира и не всегда она срабатывает так, как нам бы того хотелось.
Вопрос: Если бы вы могли что-то изменить в том мире, в котором мы живем, что бы это было?
Ответ: Мне, право, не нравится мысль о том, что этот или какой-либо другой мир вообще существует. Однако под этим я подразумеваю, что мне не нравится факт собственного существования. Но это непрактичный ответ на ваш вопрос. Моя основная задача как песимиста состоит в устранении страданий или, как минимум, в их уменьшении. Развивая эту тему, продолжая мыслить практически, я хотел бы еще раз подчеркнуть, что свободно проводимая программа по эвтаназии могла бы стать нашим прямым действием для уменьшения страданий. Ничто не может быть более действенным для улучшения наихудших аспектов человеческого существования.
Помимо эвтаназии, я думаю, было бы здорово, если бы людей больше волновала справедливость, чем сейчас. Помню, я смотрел документалку , в которой людей спрашивали, согласны ли они с Beatles, когда те поют "All you need is love". Когда там спросили об этом радикала 60-х Эбби Хоффмана, то он ответил, извинившись перед Beatles, что все, что нам нужно — это справедливость, а не любовь. Такой ответ мне очень близок. Недавно я смотрел в интернете лекцию, в рамках которой Крис Хэджес, автор книги "Смерть либерального класса", представил спектр, в котором на одном конце была справедливость, а на другом — свобода. Его утверждение заключалось в том, что либералы склоняются к справедливому концу спектра, а консерваторы — к свободному. Каждый, у кого есть мозги, поймет истинность этого утверждения Ходжеса. Конечно же, широкое распространение справедливости было бы невозможным, если бы всюду царила свобода, особенно свобода отказывать другим в справедливости. Если это заявление звучит как высказанное соискательницей титула "Мисс Америка", то так тому и быть.
Вопрос: Каково было увидеть графическую новеллу , основанную на вашей работе?
Ответ: Ничего особенного. Я согласился на это ради денег.
Вопрос: Как вы относитесь к существованию веб-сайта, посвященного Томасу Лиготти, который создали ваши читатели? Вас удивляет, что у вас есть фанаты?
Ответ: Положа руку на сердце, мне кажется естественным, что у меня есть поклонники, которых, по моим подсчетам, всего около двух тысяч во всем мире. Я с самого начала выражал свое своеобразное мировоззрение так интенсивно, как только мог. Если вы придерживаетесь этой программы, и если ваша работа представлена достаточно большой аудитории, то обязательно появится определенное количество людей, которым вы нравитесь достаточно для того, чтобы они стали вашими поклонниками. Кем бы вы ни были, существуют люди, разделяющие ваши самые необычные чувства, и лишь ждущие кого-то, кто их выразит. Я называю это синдромом "Я думал, я один такой". Чем больше ваши мысли и чувства отличаются от общепринятых, тем лучше контакт между вами и писателем, который говорит вам о них. Вы почувствуете, что вам повезло, найдя такого писателя. А писатель почувствует себя еще большим счастливчиком, обретя вас.
Переводи интервью: onbalance23.livejournal.com/647.html
